Политика России в регионе Ближнего Востока, пожалуй, может считаться одним из самых заметных международных достижений Владимира Путина за последние годы. При довольно скромных вложениях материальных ресурсов и при минимальных боевых потерях Москве удалось превратиться из почти незаметного статиста на ближневосточной сцене в одного из главных действующих лиц, без которого сегодня нельзя решить ни один важный вопрос региональной безопасности. Российские успехи выглядят еще более впечатляющими, если сравнить результаты российской операции в Сирии с итогами интервенции США и их союзников в Ираке в 2003 г.
Сегодня с уверенностью можно сказать, что Россия стала важнейшим игроком на Ближнем Востоке, а президент страны Владимир Путин — самым влиятельным иностранным лидером. Такую позицию выразил недавно в газете Sunday Times редактор британской вещательной корпорации Би-би-си по Ближнему Востоку Джереми Боуэн.
«Путин стал самым влиятельным иностранным лидером на Ближнем Востоке. Он близок к израильтянам, но работает вместе с врагом Израиля — Ираном. Оставаясь близким с Ираном, он только что посетил их противников — Саудовскую Аравию и Объединенные Арабские Эмираты», — пишет Боуэн.
Он также отмечает, что у Путина нет «волшебного подхода» к Ближнему Востоку, но российский президент занял пространство, которое открылось после того, как США, Великобритания и Франция не стали пытаться предпринимать решительные действия в Сирии.
«Пока они мучительно думали, что им сделать, Путин действовал», — говорится в статье.
«Путин может оказать влияние, потому что там нет больше никого, ни одна крупная держава не готова бросить ему вызов. Ближний Восток может ударить в спину, но этого пока не произошло. Когда-нибудь в будущем Россия окажется в первом ряду претендентов на заключение контрактов на восстановление лежащей в руинах страны (Сирии. — ред.). Для Путина, возможно, это даже более важно теперь, когда Россия вернула себе могущество на Ближнем Востоке и с ней нельзя не считаться», — отмечает эксперт.
Успех России в ближневосточном регионе требует какого-то объяснения. Некоторые наблюдатели полагают, что победы Москвы связаны с тем, что после не вполне удачной вовлеченности в Ираке, в годы администрации Барака Обамы США, по сути, отказались от новых интервенционистских акций в регионе, оставив после себя геополитический вакуум силы. Этот вакуум оперативно и без чрезмерных издержек для себя заполнила Россия.
Вторая версия сводится к тому, что Кремль переиграл западных соперников за счет более высокого уровня экспертного сопровождения своей ближневосточной политики. В отличие от американских стратегов, российское руководство опиралось на высокопрофессиональное сообщество востоковедов, хорошо знающих и понимающих регион.
Третье объяснение заключается в том, что главным преимуществом Владимира Путина была последовательность и неизменность его политики в регионе, снискавшая России если не любовь, то, по крайней мере, уважение не только со стороны ближневосточных партнеров Москвы, но и со стороны ее ближневосточных оппонентов. Западные страны, часто менявшие свои позиции по ходу развития ближневосточной драмы, в значительной мере утратили кредит доверия у региональных лидеров и политических элит региона.
Впечатляющие успехи Москвы объясняют еще тем, что, по контрасту с другими влиятельными международными игроками, Россия смогла сохранить конструктивные отношения практически со всеми сторонами ближневосточных конфликтов — с израильтянами и с палестинцами, с суннитами и с шиитами, с турками и с курдами, с Ираном и с арабскими монархиями Залива.
Возникает вопрос — способна ли Москва надолго сохранить нынешнее статус-кво в Сирии, да и в регионе в целом, даже если сохранение такого статус-кво отвечает российским интересам? Логично предположить, что, что сохранение статус-кво в среднесрочной, а тем более — в долгосрочной перспективе, маловероятно. Значит, Москве нужно искать такие решения ближневосточных проблем, которые позволили бы конвертировать нынешние военные успехи России в более устойчивое, пусть даже и менее явное и бесспорное политическое влияние в регионе.
Официальная позиция Москвы состоит в том, что оптимальным решением ближневосточных проблем было бы создание инклюзивной региональной системы коллективной безопасности. Такая система подразумевает ближневосточный вариант европейского хельсинского процесса 70-х гг. прошлого века, активную поддержку со стороны Совета Безопасности ООН и формирования регионального аналога ОБСЕ. Возможно, такая конструкция, и была бы решением проблем безопасности региона, хотя стоит заметить, что в самой Европе эта модель не предотвратила украинского кризиса 2014 г. Однако в обозримом будущем создание подобной системы не представляется возможным.
Во-первых, инклюзивная система предполагает обязательное участие в ней не только арабских, но и неарабских стран региона — Турции, Израиля и Ирана. Сегодня трудно представить себе, каким образом можно было бы достичь этой цели или хотя бы приблизиться к ней, особенно, в том, что касается интеграции Ирана в преимущественно арабскую систему.
Во-вторых, сам арабский мир остается глубоко расколотым трудно поддающимся какому бы то ни было объединению. Последняя наглядная иллюстрация — кризис в отношениях Саудовской Аравии с Катаром. Кризис окончательно парализовал Совет сотрудничества арабских государств Персидского Залива (ССАГПЗ) — организации, которая при других обстоятельствах могла бы стать ядром системы коллективной безопасности арабского мира. Еще менее для роль ядра подходит Лига арабских государств, институциональные возможности которой остается весьма ограниченными.
Ну и даже если удалось бы создать систему коллективной безопасности на Ближнем Востоке, не совсем понятно, как такая система могла бы эффективно противостоять угрозам и вызовам, исходящим от негосударственных игроков. А именно эти угрозы и вызовы, судя по опыту последних лет, и станут все больше определять повестку дня безопасности Ближнего Востока.
Таким образом, коллективная безопасность в регионе пока остается недостижимой. Существуют ли какие-то альтернативные решения, устраивающие Россию? Например, возможно ли создание на Ближнем Востоке региональной системы, основанной на гегемонии внешнего гаранта безопасности? Исторически для Ближнего Востока ничего нового в такой системе нет — регион всегда был зависим от внешних гарантов, будь то Оттоманская империя на протяжении многих веков, Великобритания и Франция между двумя мировыми войнами, США и СССР в период «холодной войны» или США в одиночку в конце XX-начале XXI века.
Региональная система безопасности могла бы сложиться и вокруг регионального гегемона. Таким потенциальным гегемоном в случае Ближнего Востока является Саудовская Аравия (точнее, связка материальных ресурсов Саудовской Аравии и политических амбиций ОАЭ). Для России такой вариант был бы тоже крайне нежелательным, поскольку он потребовал бы от Москвы того, чего Москва делать категорически не хочет. А именно — сделать выбор между Эр-Риядом и Дохой, между монархиями Залива и Ираном, между арабами и турками и пр.
Еще один вариант будущей стратегии Москвы в регионе — сосредоточиться не на строительстве новой архитектуры безопасности на Ближнем Востоке, а на географическом сдерживании региональной нестабильности. То есть Россия и другие нерегиональные державы должны принять продолжение «арабской смуты» как историческую неизбежность и попытаться минимизировать негативные последствия этой смуты для других регионов мира. Но конкретно для России этот вариант тоже не годится. Если США и Китай находятся далеко от Ближнего Востока и могут попытаться как-то отгородиться от негативных последствий региональной нестабильности, то Россия (как, впрочем, и Европа) расположены слишком близко. Южный Кавказ, Центральная Азия и даже преимущественно мусульманские регионы в самой России тесно связаны с Ближним Востоком. Для Москвы нестабильность на Ближнем Востоке — не только внешнеполитическая, но и внутриполитическая проблема, уклониться от решения которой Кремлю не удастся. Не говоря уже о том, что стратегическое «отступление» Москвы из региона привело бы к обнулению всех нынешних российских достижений на Ближнем Востоке.
А достижения России на Ближнем Востоке за последние 4−5 лет очевидны: победа над террористическим квазигосударством ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ). Спасение Сирии как суверенной и системной страны региона. Исключение Турции из лагеря поддержки ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ). Подключение турок к реальной борьбе с террористами. Налаживание казавшегося невозможным сотрудничества Ирана и Турции, ранее враждебных друг другу.
Безусловно, в наиболее взрывоопасном регионе планеты остается много острых конфликтов и проблемных зон, которые еще потребуют участия России — и Гордиев узел в Палестине, и противостояние Израиля с Ираном, и разрушенная государственность Ирака, и война в Йемене, как следствие вражды Саудовской Аравии с Ираном.
При всем значении ситуации на Ближнем Востоке для России, ближневосточный регион все же не является столь центральной проблемой для российской внешней и внутренней политики, как, скажем, Украина. А потому тактические и даже стратегические подвижки в российских подходах к Ближнему Востоку более вероятны, чем подвижки в некоторых других международных вопросах, разделяющих Россию и Запад сегодня.

 Х.АГАЗАДЕ

Проект осуществляется при поддержке фонда "Русский Мир".